бессмысленно. Как-то после спектакля знакомая меня спросила: «А как ты делаешь это и это?» Оказалось, что какие-то вещи я даже себе самой до конца не объясняла, и когда я все это ей рассказала, то в следующий раз уже не сыграла. И мне пришлось искать совершенно другие пути.
Д.: А что касается «Чикатило»... Вы знаете, это было так давно и я настолько несерьезно отношусь к той работе... Эта история сильно раздута — в общем-то, благодаря вашему брату журналисту. Ведь прикольно поговорить про Чикатило — это отдает перчинкой. Но о чем говорить, если этот спектакль мы сыграли в Москве всего один раз?
Надо же, а о нем столько писали, как будто он год шел с аншлагами!
Д.: Совершенно верно! Это как раз тот случай, когда гениальный пиарщик Андрей Житинкин так организовал информационное пространство вокруг своей работы, что о спектакле говорят до сих пор. Мои ему аплодисменты. Но я считаю, что сама драматургия «Чикатило» не стоит того, чтобы о ней много говорили. Да, был такой экспериментальный авангардистский спектакль, основанный на ненормативной лексике. Но простите меня, таких спектаклей в Москве как собак нерезаных!
М.: В те годы он был единственный такой!
Д.: Да, тогда это было нечто новенькое и невиданное, хотя те, кто знаком с историей театра, поймут, что это не так. Одно дело — материться в жизни, другое дело— мат на сцене. Любой текст, произносимый со сцены, приобретает определенную символику, иной смысл, нагрузку. Это безумно тяжело не только для зрителей, но и для самих артистов. И не скажу, что я получал от этого большое удовольствие, напротив. Но я старался найти в этом спектакле свой интерес, для меня это была любопытная задача.
-А в жизни материтесь?
Д.: Да, матерюсь. Я этим не горжусь, но и ханжу из себя строить не собираюсь.
М.: И я матерюсь, ну и что?